К 200-летию Николая Алексеевича Некрасова
Творческий и человеческий масштаб художника определяется его народным признанием. Народная любовь — самая достоверная мера в оценке художественного гения. Это особенно касается России — её менталитета, её понимания искусства.
Ты нас свободно мыслить научил,
Едва ль не первый вспомнил о народе,
Едва ль не первый ты заговорил
О равенстве, о братстве, о свободе.
Эти строки Некрасов посвятил В.Г. Белинскому, но спустя полтора века мы вправе обратить их к самому Некрасову.
Можно сказать, что он раскрепостил русское общественное сознание и поднял его до вершин открытой, легальной любви к своему народу. Даже больше — до откровенного восхищения духовными, умственными и физическими задатками русского народа, его яркими талантами, его сердечностью и мудростью. Он возвёл свой народ в ранг бога, и это единственный пример не только в отечественной, но, может быть, и во всей мировой литературе.
Он знал нужду, а годы молодости прожил впроголодь. Но ничто не сломало его главной привязанности — любви к русскому крестьянину, крестьянке, крестьянским детям. Ничто не умалило его поклонения героическим русским дворянкам, отправившимся в Сибирь за мужьями — героями Декабрьского восстания 1825 года и принёсшим в Сибирь просвещение, веру в торжество справедливости, свою высокую культуру и милосердие. Ничто не увело его от главной мечты жизни: «Я видел красный день: в России нет раба! И слёзы сладкие я пролил в умиленье…»
В начале XXI века в постсоветской России его намеренно забыли. Хотя в «лихие девяностые» уже едва вспоминали и Пушкина! Только благодаря КПРФ и движению «Русский Лад» нам удалось восстановить равновесие и справедливость по отношению к Пушкину и судьбе русского языка. День русского языка в день рождения Пушкина был учреждён указом президента Российской Федерации и стал точкой отсчёта в сторону возвращения русской классики в общественное сознание.
Некрасов слишком неудобен для жирующих и «праздноболтающих». Высокий градус его гражданственности — «Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан», его гражданская взыскательность были непереносимы и враждебны повсеместно царившему в девяностые «либеральному мнению».
Либералы и снобы его века с презрением говорили, что он идеализирует русский народ. Но идеализация была для Некрасова неотъемлемой частью его любви к крестьянской России, а так называемый комплекс социального сострадания был главным личным переживанием, лежащим в основе его поэтического вдохновения. Даже на любимую Волгу он смотрел через призму сочувствия народному горю: «О горько, горько я рыдал, / Когда в то утро я стоял / На берегу родной реки / И в первый раз её назвал / Рекою рабства и тоски!»
Над ним иронизировали эстеты, смеялись над непоэтической формой его стиха. Его поэзию не признавали светские дамы и не вносили её в свои альбомы. Ходили слухи, что он не знает даже стихотворных размеров. Но он шёл своей дорогой. Его отношение к себе, как к поэту, поражает и сегодня. В его стихах звучат удивительная строгость к своему творчеству, но одновременно и уверенность в правоте избранного пути: «Нет в тебе поэзии свободной, / мой суровый, неуклюжий стих! / Нет в тебе творящего искусства… / Но кипит в тебе живая кровь! / Торжествует мстительное чувство, / Догорая, теплится любовь».
Вопросы, заданные Некрасовым и его единомышленниками по революционно-демократическому направлению, воспитали целые поколения и предрешили историческую судьбу будущей России: «Что делать?» — Чернышевского, «Кто виноват?» — Герцена, «Кому на Руси жить хорошо?».
Трудно поверить, но через сто лет после Великой Октябрьской социалистической революции мы снова спрашиваем: «Кому на Руси жить хорошо?» А ведь уже в 20-е, 30-е, 40-е и 50-е го-ды прошлого века этот вопрос уверенно решался в пользу простого народа и в поэме блока «Двенадцать», и в стихах Маяковского, и в «Анне Снегиной» Есенина, и в «Василии Тёркине» Твардовского, и в знаменитом симоновском «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины». И всё это произошло благодаря тому, что так же, как вся русская проза XIX века «вышла из «Шинели» Гоголя», так и всё лучшее в советской поэзии обязано «бессмертному певцу народной скорби» Н.А. Некрасову.
Когда в 1846 году Некрасов приобрёл в прошлом пушкинский «Современник», который угас после смерти Пушкина, он превратил его не просто в живой литературный журнал: некрасовский «Современник» объединил всё самое талантливое в России. Он стал её живым голосом, её надеждой. Здесь могли и сходились соратники и противники — писатели самых разных политических убеждений. Вкус, широта и благородство Некрасова стали объединяющей силой честного русского общества той поры. Он спорил и сотрудничал с Тургеневым, он искренне посвящал ему возвышенные строки. Он открыл Достоевского, воскликнув: «Новый Гоголь явился!»
Невзирая на разницу политических устремлений, именно Достоевский поставил имя Некрасова вслед за Пушкиным и Лермонтовым в своей прощальной речи. И тогда молодёжь, пришедшая проститься с народным поэтом, воскликнула в ответ: «Он выше их!» Если сегодня мы можем воспринимать это восклицание как некоторое преувеличение, то как же всё-таки дорого оно звучит и как пронзительна эта ответная любовь к поэту!
«Мороз — Красный Нос» и «Железная дорога», «Дед Мазай и зайцы», «Размышления у парадного подъезда» и неподражаемые некрасовские «Пчёлы» — всё это нескончаемое богатство родной речи, которую он обогатил так щедро. Это — основа нашего сознания. Это — истоки нашей совести, нашего патриотизма и, наконец, нашей веры в будущее народа:
Не бездарна та природа,
Не погиб ещё тот край,
Что выводит из народа
Столько славных то и знай, —
Столько добрых, благородных,
Сильных любящей душой,
Посреди тупых, холодных
И напыщенных собой.
Кто-то из мудрецов сказал, что государственный народ — это такое множество разумных существ, которое объединено общим отношением к тому, что оно любит. Народ, говорил мудрец, тем лучше, чем выше им любимое. Некрасов — несомненно, большая любовь нашего народа, наша национальная гордость.
Правда №140 (31200) 21—22 декабря 2021 года
Автор: Геннадий ЗЮГАНОВ, Председатель ЦК КПРФ.