Типичный пейзаж степей Казахстана: корабли пустыни и железные кони тут на равных. Спецкор «Комсомольской правды» Дарья Асламова увидела, как живет «самая стабильная республика бывшего СССР» – Казахстан, и узнала о самом главном страхе казахов. Получив независимость от России, они теперь ждут, когда их съест могучий сосед – Китай.
Три года назад всех моих европейских друзей охватил внезапный и необъяснимый (как мне казалось) интерес к далекому Казахстану. Когда я простодушно признавалась, что моя мама родом из Казахстана, меня атаковали самыми безумными вопросами: «Верно ли, что до 2003 года гомосексуалистов в Алма-Ате заставляли носить голубые шапки, а женщинам запрещали ездить в автобусе? Правда ли, что местный спиртной напиток – перебродившая конская моча, а любимая забава пьяных казахов – отстрел цыган и сброс евреев в колодцы? Почему в Казахстане так популярен инцест и когда же наконец местное демократическое правительство примет закон, запрещающий девочкам, не достигшим восьмилетнего возраста, выходить замуж?» Весь этот ворох дивных глупостей заканчивался обычно одной и той же просьбой: не могу ли я помочь получить визу в эту загадочную «страну алкоголиков, насильников, любителей инцеста, гомофобов, расистов и женоненавистников», словом, в запретный рай утраченных неполиткорректных радостей.
Столь захватывающую информацию о прекрасном Казахстане европейская и американская публика целиком почерпнула из скандального фильма английского комика Саши Барона Коэна «Борат! Культурные исследования Америки на пользу славного народа Казахстана», главный герой которого – казахский журналист Борат Сагдиев – по приказу министерства информации Казахстана едет в США для создания документального фильма. «Борат» – блестящий образец черного юмора и замечательная пародия на американские нравы. (Казахстан тут абсолютно ни при чем.) Хотя, по мнению моего знакомого казахстанского журналиста Владимира Рериха, «Борат» показал испуг западного мира перед нахлынувшими ордами восточных людей, а все, что восточнее Одера, – для Запада это, мол, большой Боратстан. Вечная история: Рим и варвары. «Однако варвар в фильме куда симпатичнее тех же американцев», – возражала я. «А варвар всегда симпатичнее представителей цивилизации, – весело утверждал Володя, – потому что он цельная натура».
После выхода комедии на экран в 2006 году (в России из уважения к соседям запретили широкий прокат фильма) в Казахстане немножко посердились, немножко потопали ногами, а некоторые официальные лица даже сделали гневные заявления. Но когда поток туристов в Казахстан увеличился в пять (!) раз, а, по опросу английской «Таймс», 81 процент респондентов заявили, что мечтают провести каникулы на «родине Бората», казахи решили, что скандальная реклама – это тоже реклама. Актер Саша Барон Коэн от лица Бората широко приглашал посетить «свою великую страну, где мы имеем невероятные природные богатства, трудолюбивых рабочих и самых чистоплотных проституток во всей Центральной Азии».
2006 год – золотое время для Казахстана, когда страна пожинала плоды нефтяного и газового благоденствия. Пятизвездочные отели росли как на дрожжах, авиаперевозки в Европу увеличились в три раза. Появились «новые казахи», по экстравагантности причуд ничуть не уступавшие «новым русским». На экраны вышел романтичный казахско-голливудский блокбастер «Кочевник». Западники четко выучили название «Казахстан» и даже уяснили себе, что есть такая нация – казахи. Репутация Казахстана на территории СНГ в ту пору была недосягаемо высока – во многом благодаря внушительной фигуре президента Назарбаева и его дипломатическим талантам. Он и в самом деле умел ладить со всеми. Арабский мир благосклонно взирал на молодую азиатскую державу, которая активно позиционировала себя как мусульманскую страну, при этом счастливо увертываясь от исламского радикализма. (Казахи – исторически весьма «прохладные» мусульмане и, как большинство кочевых народов, входят в «зону поверхностного ислама», который прошел здесь серьезную обработку язычеством.) Турция активно заигрывала с казахами, которые при всяком выгодном для них обороте дела торжественно заявляли: «Мы же тюрки!» Западников очаровывали речи Назарбаева о «демократических ценностях» и «пути в Европу», но главным образом их очаровывали нефть и газ. Они готовы были сквозь пальцы смотреть на мелкие шалости с «правами человека» этой «просвещенной азиатской монархии». С Россией отношения складывались отлично: Путин и Назарбаев, что называется, нашли друг друга. (Ни Горбачеву, ни Ельцину Назарбаев никогда не мог простить развала великой страны под названием СССР.) Русский язык в Казахстане чувствовал себя как дома, причем тот настоящий, кристально чистый, грамматически правильный русский, который редко теперь можно услышать и в самой России. (Казахи до сих пор благодарны ссыльной русской интеллигенции, поднявшей уровень образования в республике на завидную высоту. Среди школьных учителей был, к примеру, скромный преподаватель математики Александр Солженицын.)
Русские и обрусевшие немцы, конечно, уезжали из Казахстана, но уезжали тихо, без эксцессов. (Всего страну после перестройки покинули полтора миллиона советских «европейцев».) Зато прибыли 700 тысяч «оралманов» – казахов-возвращенцев из Китая, Монголии и Узбекистана, которых Назарбаев широким жестом пригласил на их историческую родину. Наряду с «черным», нефтяным, бумом в стране случился и демографический бум: казахи плодились как кролики, и доля титульной нации неожиданно выросла с 40 «советских» процентов до 65! Казахи впервые стали мечтать о создании государства-нации.
Даже затея с переносом столицы из теплой, яблочной Алма-Аты в холодную, продуваемую свирепыми ветрами Астану вполне удалась. Первый десант чиновников, который в декабре 1999-го высадился в столичной степи, с горя ушел в запой – жизнь здесь казалась невозможной. Но Астану (она же – Целиноград, она же – Акмола, что означает «белая могила») недаром называют «любимой игрушкой Папы» (президента Назарбаева). Город рос стремительно, горя в лихорадке строительства и утопая в деньгах. Нынешняя Астана – сущая фантасмагория, способная свести с ума архитектора-классика, великолепные декорации к какому-нибудь «Пятому элементу», нагромождение сверкающих зданий тех форм, которые может придумать ребенок, играя в кубики. Людей и деревьев здесь нет (большинство населения прячется в старом городе в советских одинаковых домах, пусть уродливых, зато по-человечески понятных). Новый же город с его космическими творениями, из которых вот-вот полезут марсианские зеленые человечки, – это для чиновников и иностранцев, что так ахают и восхищаются «острым чувством современности, которое демонстрируют эти дикие дети степей».
Тогда, в 2006-м, жизнь сулила только радости, нашлись уже льстецы, которые всерьез заговорили о «казахстанском экономическом чуде». Но всего год спустя, в 2007-м, Казахстан столкнулся с жесточайшим финансовым кризисом – на год раньше, чем все мировое сообщество. Выяснилось, что деньги не только лекарство, но еще и болезнь.
Что случилось и кто виноват
Признавать кризис Казахстан решительно не желал. «Тогда, в 2007-м, всем казалось, что это мелочь, чепуха, рассосется, – говорит политолог Досым Сатпаев. – Мы целый год отрицали кризис на высшем уровне. Но, как выяснилось, кризис системный, и он полностью разрушил миф о казахстанском экономическом лидерстве и прочном фундаменте государства. Что же произошло? Казахстан слишком активно влился в мировую финансовую систему: у нас был такой широкий спектр банковских услуг, о котором в России даже мечтать не могли. Но проблема была в том, что все держалось на внешних, а не на внутренних ресурсах. Казахские банки смело выходили на внешний рынок заимствований, брали колоссальные кредиты под низкие проценты, а здесь давали под высокие. Был ажиотаж, повсюду реклама: ипотека на 20 – 25 лет под залог квартиры! Банки раздавали кредиты направо и налево, наращивая свои мифические активы. Цены на недвижимость стремительно росли. Банки начали рефинансировать кредиты – то есть брали новые кредиты, чтобы закрыть старые». – «Значит, ваши финансисты слепо шли по американскому пути?» – «Выходит, что так. Да и брали у кого? У тех же «Леман бразерс», у крупнейших финансовых структур, которые в 2007-м оказались в плохом состоянии и начали стремительно выводить капиталы с рынков развивающихся стран. И Казахстан одним из первых попал под удар. Инвесторы убегали, каждый спасался в одиночку, рынок захлопнулся, как ракушка. К 2008 году суммарный внешний долг казахского банковского сектора составил 40 миллиардов долларов (это при том, что государственный долг Казахстана был очень маленьким). Цены на недвижимость резко упали, народ бросился снимать деньги со счетов. Банки перестали кредитовать малый и средний секторы экономики, бизнес завис, появились безработные. Потеряв работу, многие перестали выплачивать кредиты. Одним словом, круг замкнулся».
В 2007-м Казахстан еще барахтался в одиночку, отказываясь признавать, что такая потенциально богатая страна может разориться. Но в 2008-м, когда мир накрыло общей волной глобального финансового кризиса, Казахстан захлебнулся и стал тонуть. Все крупные энергетические проекты требовали немедленных вложений, «живых» денег, а их ни у кого не было, в том числе и у России. Только одна страна в мире купалась в золоте и готова была скупить весь старый и новый мир по дешевке – Китай. Тот самый Китай, флирт с которым Казахстан начал еще в 2002 году, когда между двумя странами был подписан договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве. Тот самый Китай, который десятилетиями наблюдал холодными, завистливыми глазами за огромными, пустующими землями соседнего Казахстана (9-е место в мире по территории, 61-е место по населению – в среднем 6 человек на квадратный километр) – страны, чрезмерно богатой ресурсами, открывающей прямой доступ к Каспийскому морю и полному контролю над всей Центральной Азией. Тот самый Китай, который в XVIII веке уже ставил под вопрос само выживание казахской нации.
Куда дрейфует Казахстан?
Уже по итогам 2008 года стало ясно, что Китай контролирует 21 процент общей нефтедобычи в Казахстане (в 2,5 раза больше, чем стратегический партнер Россия). А 2009-й принес Китаю подлинный успех: за кредит в 10 миллиардов долларов Поднебесная получила один из главных активов в казахском нефтяном секторе, на который претендовала «Газпром нефть», – 49% компании «Мангистаумунайгаз» (ММГ), а также потенциальный доступ к урановым месторождениям. По оценкам экспертов, доля китайских компаний в общем объеме нефтедобычи в Казахстане почти сравнялась с долей национальной компании «Казмунайгаз». Подмяв под себя треть казахских энергоресурсов, Китай обеспечил и маршрут транспортировки нефти: заработал нефтепровод Казахстан – Китай (итоговая мощность трубы – до 20 миллионов тонн в год). А введение в строй казахстанско-китайского газопровода, по которому потечет туркменский газ, сильно ослабит позиции Газпрома и фактически лишит его монополии. Словом, Китай становится крупнейшим энергетическим игроком в Центральной Азии.
В отношении Китая в Казахстане существуют две позиции. Одна – официальная, прекрасно озвученная председателем cената парламента Казахстана Касым-Жомартом Токаевым: «Мы не можем игнорировать Китай, у нас граница с ним – 1700 километров. Китайская экономика – самая динамичная в мире и скоро станет второй. Как выразился наш президент, не надо заниматься фантомными страхами и распространять слухи о китайской угрозе».
Любой казахский чиновник при включенном диктофоне скажет вам модную фразу: «Китайская опасность – алармистский миф». Точка. А вот при выключенном… Тут вы услышите вторую, бытовую версию происходящего, основанную на глубинных исторических страхах, на том народном инстинкте, безошибочную верность которого любил подчеркивать Лев Толстой. Точнее всех этот страх определил мне один светский человек по имени Мухтар, владелец модного в Алма-Ате клуба «Сохо»: «Казахи Китай ненавидят генетически. Будь наша воля, мы бы давно выстроили Великую Казахскую стену, чтобы отгородиться от нашего соседа, да силенок не хватает. Поведение Казахстана сейчас – это поведение ягненка, окруженного волками. Мы безропотно сдаем им наши нефть и газ, пытаясь откупиться. Пусть высосут все наши ресурсы, лишь бы оставили нам любимую землю, где зимой минус сорок, а летом плюс сорок. Мы кизяками будем топить печки, как топили наши предки, но выживем».
Исторический страх казахов связан прежде всего с событиями XVIII века, когда Цинская империя уничтожила Джунгарское ханство, на месте которого теперь находится Синьцзян-Уйгурский автономный район (СУАР). Хладнокровная резня джунгар (ойратов), соседей и давних соперников казахов, заставила последних добровольно уйти под руку России. Не забыли казахи и советско-китайский конфликт 1969 года на озере Жаланашколь. «Я был ребенком, но помню холодок тех событий, – рассказывает журналист Владимир Рерих. – Люди ходили с землистыми лицами, женщины уже почувствовали себя вдовами. Были жертвы, были боевые действия. То, что нас оккупирует Китай, казалось очевидным. Я был правильно воспитан и потому мечтал украсть в тире травматическое ружье, остаться и вести партизанскую войну. Помню хронику. У меня долго было ощущение врага, а нового ощущения я так и не сформировал. Охотно допускаю, что Китай – древнейшая цивилизация, великая культура, гигантская планета, в гравитационном поле которой мы находимся. И теперь две гравитационные составляющие – российская и китайская – будут нашу провинциальную планету раздирать на части. Казахстан – огромная территория, но без людей, и в чью-то орбиту он должен войти. Поскольку Большой русский брат чахнет, слабеет, болеет и не может удержать даже маленькую Грузию, то мы потихоньку поворачиваемся к Китаю. Хотя, думаю, мы еще пожалеем о русском колонизаторе, который был почти ангелом: он строил школы, театры, больницы, дороги. Никогда эта территория так благополучно не существовала, как под русскими, но сейчас об этом не принято говорить. Нам независимость подарили, никто за нее не боролся. Мы вышли из Союза и из рублевой зоны последними. А теперь вот стоим, шатаемся и думаем: к кому бы прислониться?»
Часть 2
Главная головная боль МИД Казахстана – вода или, выражаясь точнее, «проблема трансграничных рек». Китай давно и бесстыдно забирает воду из рек Черный Иртыш и Или, угрожая экологической катастрофой не только Казахстану, но и России. (Иртыш – главный приток Оби. Омская область еще наплачется, когда процесс зайдет слишком далеко.) «Водные войны», которые выглядят фантастикой в последнем фильме о Джеймсе Бонде «Квант милосердия», – уже давно безжалостная реальность. Закрыть водный кран, оставив страну умирать от жажды, сейчас так же легко, как, к примеру, закрыть газовый. Но если без газа еще можно выжить, то без воды – нельзя.
За последние 50 лет водные ресурсы Казахстана сократились на 20 миллиардов кубометров, и процесс ускоряется. «Река Или уже ни капли не дает в сторону Казахстана, – говорит знаменитый китаевед и первый посол Казахстана в Китае Мурат Ауэзов. – Все разобрали китайские земледельцы. В СУАР (Синьцзян-Уйгурский автономный район) Китай целенаправленно перебрасывает ханьцев (представителей основной нации), чтобы разбавить местные этнические меньшинства. А ханьцы – традиционные земледельцы, они разбирают воду в огромных количествах и, кроме того, страсть как любят использовать гербициды. Та вода, что достается нам, приходит уже отравленной. А на реке Черный Иртыш китайцы выстроили огромное водохранилище: они в любой момент могут приостановить подачу воды в Казахстан или давать столько, сколько сочтут нужным. Это самый настоящий водный шантаж. И странно, что Россия тоже молчит по этому поводу».
СУАР растет стремительно, остро нуждаясь в воде не только для сельского хозяйства, но и для нефтедобычи. Экологи предупреждают: строительство китайского канала «Черный Иртыш – Карамай» и фактический «поворот» Иртыша приведут к исчезновению озер Балхаш и Зайсан и медленному умиранию Казахстана. «А что мы можем сделать? – разводят руками казахские чиновники. – Китайцы взяли нас за горло, и никаких рычагов давления на них нет. Китай отказался присоединиться к Международной конвенции об использовании трансграничных водотоков, а водный кодекс КНР оставляет за страной право решать вопросы использования вод в пользу китайской стороны. Наши люди бессмысленно и бесполезно заседают в каких-то двусторонних комиссиях, но китайцы сознательно затягивают переговоры. Не воевать же нам с ними! Наши военные спецы подсчитали, что казахско-китайская война продлится всего 40 минут. Этим даже можно гордиться: мы, если честно, больше, чем на 20 минут, не рассчитывали».
«Переговоры о реках Китай ведет очень хитро: отдельно – с Россией, отдельно – с Казахстаном, – говорит политолог Досым Сатпаев. – На все предложения Казахстана сделать переговоры трехсторонними Китай отвечает отказом. Наша молодая дипломатия, безусловно, проигрывает Китаю. Почему? Внешнюю политику в большинстве стран определяет глава государства, а МИД играет лишь роль инструмента. В Китае внешняя политика выражает коллективное мнение всей партийной элиты, которое не меняется в течение десятилетий. У них есть задача – сделать Китай великой страной, а для этого существует четко прописанная внешнеполитическая стратегия, под которую закладываются финансы, информационные ресурсы. Независимо от того, кто придет к власти, стратегия будет реализована. А у нас нет сценарного подхода. Представим, что действующий президент уходит. Кто скажет, какой будет внешняя политика Казахстана? В Центральной Азии политика слишком персонифицирована и отражает симпатии и антипатии руководителей. А Китай готов хоть с дьяволом дружить, его не интересует аморфная шкала ценностей, которая так важна для европейцев и американцев. Интересы Китая – вот главная моральная ценность. Я часто наших мидовцев спрашиваю: вот настанет момент, когда перед Казахстаном встанет жесткий выбор: с кем он, с Россией или с Китаем? Есть у вас гипотетический сценарий для часа икс? Нет! Пока нам удается соблюдать баланс. Но многовекторная политика Казахстана – это политика сегодняшнего дня, а не завтрашнего. Никто не знает, каким будет посткризисный мир, когда Китай станет гигантским игроком. Ясно одно: все разговоры о «стратегическом партнерстве» – блеф. Не может быть партнерства слабого с сильным».
«Многовекторность вообще присуща слабым странам, – говорит политолог Андрей Хан. – Это политика ситуативного реагирования, а проще говоря, круговая оборона. Проклятие Казахстана – его ресурсы, и обусловлено интересами тех игроков, что окружают эти ресурсы. Все эти игроки не заинтересованы в том, чтобы в Казахстане происходило какое-то инновационное развитие. Тому же Китаю невыгодна наша демократия, которая может спровоцировать хаос, невыгодны наши технологии. Мы должны быть законсервированы как сырьевой придаток, и попытки вырваться из этой роли безуспешны. Если мы начнем что-то производить, сами ведь у себя покупать не сможем? Нужен большой рынок, а Китай никого не пустит. Он легче всех переживает кризис за счет громадной инерции внутреннего рынка, который может скушать все. Плюс он накопил серьезные ресурсы и теперь может давать деньги и казахам, и узбекам. Но в формате ШОС Китай не замышляет глобальных проектов: он хочет говорить один на один. Ему не нужна интеграция общих интересов, его политика – «разделяй и властвуй», свойственная всем большим игрокам. Само понятие «сверхдержава» – это уже аномалия, что-то сверх нормы».
Cуществует ли военная угроза Казахстану?
«Вопрос для нас не в том, придут ли в Казахстан китайцы, – говорит эксперт по безопасности Фонда народной дипломатии Александр Пеньков. – Вопрос лишь в сроках: КОГДА они придут, и этот день уже недалек. Я не говорю об экономической экспансии, я говорю о прямой военной угрозе». – «Несколько лет назад ходили слухи, что Китай и Россия могут заключить сделку и разделить Казахстан. Допускаете ли вы эту возможность?» – «Возможно все. Но что выиграют русские, допустив Китай при таком дележе к Каспию и ресурсам? Китай станет могущественнее, а его граница лишь приблизится к России. От соседа ведь не уйдешь».
«Большое заблуждение думать, что и Казахстан, и Россия могут откупиться от Китая ресурсами, – говорит китаевед Мурат Ауэзов. – Не верьте прикормленным китайцами востоковедам, которые утверждают: Китаю не нужны новые территории, у него, мол, своей земли полно. Да, у Китая большая территория, но малопригодная для жизни. В основном это громадные бесплодные горы. Китайцы живут лишь в долинах рек. Это не то жизненное пространство, которое требуется громадному количеству населения. Куда же идти? С одной стороны у них Тихий океан, далее – Юго-Восточная Азия, а там перенаселенные страны, своего народу полно. На юго-западе – Тибет, и вот что удивительно: каждые три года китайцы вынуждены менять там воинский и чиновничий контингенты. Китайцы не могут привыкнуть к высокогорью и буквально сходят там с ума. Они давно бы полностью заняли Тибет, если бы смогли адаптироваться. Значит, и юго-запад отпадает. На севере – Россия, какая ни на есть слабая страна, но все же ядерная держава. Они туда потихоньку проникают, в Биробиджане вон даже завод построили по изготовлению палочек, потому что уже есть на них спрос. Но там тайга, а главное, до ресурсов Западной Сибири еще идти и идти. Остается Казахстан – громадные безлюдные степи с их изобилием нефти, газа и урана, выход к Каспию и к богатому газом Туркменистану, возможность прямого соединения с Ираном. Захватив практически безоружный Казахстан, китайцы получают все! Нет сомнений, что это будет их первый удар. Сегодняшний СУАР – это плацдарм для дальнейшего броска в нашем направлении. Предлог найти легко, допустим, устроить провокацию на трубопроводах и ввести армию, чтобы защитить свой жизненный интерес.
У моих китайских друзей, когда я их вожу по Казахстану, глаза загораются от обилия необработанного пространства. Здесь можно иметь тучные поля и нивы, а эти бестолковые казахи стада пасут – вот вам разница в психологии классических земледельцев и кочевников. В VIII веке Китай успешно продвигался в нашем направлении. Тогда функционировал Великий шелковый путь и шла борьба за его контроль. Китайские войска взяли Ташкент, целый ряд наших городов. А в 751 году произошла великая битва между китайцами и арабами при участии тюрков, и китайцы потерпели сокрушительное поражение. С тех пор попытки экспансии не повторялись, хотя до сих пор в китайских учебниках детям объясняют, что, к примеру, озеро Балхаш – это Западный край Китая. У них остался генетический страх, но есть и оскорбленность поражением, и жажда реванша. Мы все живем генетическими страхами. Когда вы пересекаете реку Хоргос, вас удивляет странный факт: на одной стороне полно птиц, на другой, китайской, – ни одной. Когда во время культурной революции китайцы убивали воробьев, попадали замертво множество разных птиц. До сих пор у птиц сохранилась генная память: на ту сторону реки лететь нельзя, там убьют. Тот же страх до сих пор жив и у казахов, и частично у китайцев».
«Я всегда себе рисую страшную картину: волнения в СУАР, и огромное количество людей, миллионы неконтролируемых беженцев хлынут к нам, и мы ничего не сможем сделать, – говорит журналист и основатель дискуссионного клуба АЙТ-парк Нурлан Еримбетов. – Международное сообщество скажет: создавайте лагеря для беженцев. И никто мне убедительно не может доказать, что такая ситуация невозможна. Я не доверяю китаеведам, которые умиротворяют нас и уверяют, что все наши страхи по поводу Китая необоснованны. Эти люди – руки Пекина. 300 тысяч китайцев уже проживают в Казахстане. Они поняли нашу главную слабость, они научились давать взятки. Казахи уже обслуживают китайцев: выращивают овощи, подстраиваются под их вкусы в еде, пытаются устроиться к ним на работу. Китайцы покупают родословные нашей элиты, чтобы знать, кто за кем стоит, они знают всех наших взводных в армии поименно и знают, какие у них зарплаты. Наши дети учат китайский, зная, что мы все равно будем под Китаем. Уже появилась поговорка: хочешь уехать из страны, учи английский, хочешь остаться – учи китайский. От наших предков нам досталось предсказание: «Ты будешь обниматься и брататься с белым братом (с русским), когда придет черный русский – китаец».
«Китай шантажирует нас человеческой массой, – говорит журналист Андрей Щербаков. – Помнишь события на площади Тяньаньмэнь? Когда Запад возмутился по поводу соблюдения прав человека, Дэн Сяопин им четко заявил: «Так, ребята, у меня тут сорок миллионов человек на чемоданах сидят, права человека хотят. Я их сейчас лично к вам отправлю за свой счет, самолетов и поездов не пожалею. Хотите?» И все заткнулись. Так каких телодвижений ты хочешь от нас, бедных казахов?»
Технологии проникновения, или китайский фундаментальный интерес
«Чтобы понять опасность Китая для человечества, нужно знать китайский фундаментальный интерес, относительно которого коммунистическая идеология нечто вторичное, – говорит китаевед Мурат Ауэзов. – Китай – удивительная страна, которая тысячелетиями вела войны, как правило, безуспешные, но побеждала своих завоевателей технологией ассимиляции и адаптации пришельцев. Когда в XIX веке Китай потерпел поражение в опиумных войнах, в стране вызрела идея: мы великая страна, центр мира, но все беды наши оттого, что во главе Китая стоят пришельцы. Придя к идее национального лидерства, китайская революция в 1911 году устраивает геноцид маньчжурам, вырезая всех подчистую. С тех пор Китай совершенно осознанно стремится к одному – занять достойное место в мире, подстегиваемый внутренним драматизмом ситуации: мы вроде великие, а мирового господства нет, и все нами помыкают. Веками носителями китайского фундаментального интереса являлись тайные общества вроде братства Белого лотоса или Мудрецов бамбуковой рощи, и сейчас система тайных обществ пронизывает китайское общество насквозь, в том числе и коммунистическую партию. Это та самая сила, которой вроде бы нет. Это некий призрак с особым качеством мышления: они не временщики, у них другое отношение к времени. Они меряют все масштабами в сотни лет и никогда не суетятся.
Именно эта каста веками разрабатывала технологии проникновения. Знаете, как китайцы расселяются по миру? Это регулируемый процесс. Органы власти прекрасно знают, кто из китайцев куда выезжает. Их задача: определить зоны, куда разрешено ехать жителям той или иной провинции, чтобы они могли в будущем говорить на одном языке и организовывать землячества. (Люди севера и юга Китая с трудом понимают друг друга.) Все китайские землячества – база для этнического шпионажа. Даже в Алма-Ате у них есть свой комплекс, где они собираются, поют песни, говорят о том, что они великий народ, и выпускают газету на китайском. Советские разведчики много лет назад рассказывали мне об особенностях китайской разведки. Они засылают человека, а первые признаки работы на империю он подает через 20 – 30 лет. А все это время он, скажем, продает утильсырье, учит язык и полностью адаптируется. Другой метод проникновения – создание китайских предприятий за границей, полностью обслуживаемых китайцами. Заказчики обычно соглашаются – их устраивает дешевизна рабочей силы. Но китайцы едят только свою пищу, значит, нужны китайские повара и кухонная обслуга. Они доверяют только своей медицине – и в страну приезжают китайские доктора. Не успеешь опомниться, как вокруг нового предприятия вырастает целый китайский городок! Еще один важный момент технологии проникновения – китайцы искуснейшим образом умеют давать взятки. Тут их никто не переплюнет. Вы не представляете, как китайцы могут вас споить! (Кстати, пить они умеют не хуже русских.) Когда Казахстан и Китай решали вопрос о границах, взятки давались без стеснения. Советские пограничники в свое время оседлали многие господствующие высотки, оттуда им было видно все, что происходит в Китае. После позорной сдачи наших границ все бывшие советские погранзаставы скатились с высоток вниз. Как так случилось? Казахские пограничники сами переносили столбы за деньги! В России еще жив имперский ген, там понимают ценность каждого метра земли, а в Казахстане еще до этого не доросли…»
«Некоторые горячие головы сравнивают китайский национализм с фашизмом. Уместно ли такое сравнение?» – «Нет, это не фашизм, и объясню почему, хотя хрен редьки не слаще. Это этноцентризм необыкновенной силы. Китайцы беспощадны в достижении цели – в выполнении тысячелетней воли предков. Не существует моральных запретов – ни библейских, ни коранических. Они живут в другом измерении. У них некое ощущение избранничества, уже начавшегося пути решения всех задач. Они нас даже не сильно упрекают за то, что мы так отстали от них. Мы – плохие ученики, шаловливые, и всех нас надо приструнить и привести к общему знаменателю. Нормальный китаец считает, что он облагодетельствует и принесет счастье тому же уйгуру или казаху, если объявит ему, что он такой же и равен ему. Китайцы не собираются нас во что-то превращать, они из НАС сделают СЕБЯ. Мы не будем рабами или покоренным, униженным народом, мы будем китайцами. Помните, была такая общность – советский народ? А теперь будет общность – китайский народ, и все будут счастливы.
P.S. Пару лет назад в Пекине я брала интервью у одного благовоспитанного китайского юноши, достойного представителя китайской молодежи. На мой вопрос, стоит ли человечеству бояться нового Китая, юноша с жаром, совершенно искренне ответил: «Ну что вы! В ближайшие два года вам совершенно нечего бояться. Мы так заняты внутренними проблемами!» «А после, когда вы решите ваши проблемы?» – ошеломленно спросила я. «А дальше, – с важностью произнес молодой человек, – естественный исторический процесс».